В конце нашей беседы он вынес из алтаря большую просфору и торжественно произнес: «Христос Воскресе!» На какой-то момент мне показалось, что просфору передает сама блаженная старица — Любушка живет и действует в мире через близких ей людей, они даже внешне на нее чем-то похожи.
«Пока жив был отец, у нас в доме часто бывали нищие, — рассказывает дочь духовного сына старца Серафима Вырицкого А. А. Смирнова Елена Александровна Комарова. — Я хорошо помню сусанинскую Любушку с блаженным Феодором, они часто навещали нас. Любушке было тогда лет сорок, но уже тогда она производила впечатление старицы, была маленького роста, сутулая, сгорбленная. Завидев ее, мама обычно обращалась к отцу с таким возгласом: "Вон твоя Любушка почтенная идет!” Мама и сама ходила к Любушке, водила к ней людей — Любушка предсказывала им судьбу…»
В те годы девочке Лене приснился еще один сон, который ее отец, Александр Александрович, также записал. Я лично видела эту пожелтевшую от времени запись. В ночь на 10 ноября 1955 года, когда девочке было 10 лет, ей приснилось, что родители отмечали ее именины. Она видела на паперти Казанской церкви много нищих, и среди них Любушку с Феодором, которых часто встречала у себя дома. Лена позвала их всех к себе на праздник. А ее отец привел нищих из другой вырицкой церкви в честь апостолов Петра и Павла. Гости сели за стол. В разгар торжества пришли Леночкины крестные, Маргарита Николаевна и Евгений Михайлович. Нищие подарили девочке Евангелие, а крестная подарила шапочку, палочку и записку от милого деди.
«К Любушке меня в 1993 году направил первый вырицкий летописец Андрей Новиков, — продолжает рассказ Елена Александровна. — Он по благословению Любушки крестился в бочке в Сусанино, часто посещал блаженную. Она предсказала ему, что он станет священником. Сейчас Андрей женился на Инне, с которой они приезжали ко мне, и служит священником где-то в Белоруссии. И вот в 1993 году я поехала в Сусанино. За годы, что я не видела Любушку с детства, она мало изменилась. Было впечатление, что это человек без возраста, который живет вне времени — человек из Вечности.
Любушка вышла из-за печки, что-то забормотала. В ее руках было много мелочи. Она сосредоточенно пересыпала монетки из одной руки в другую. Губы ее шевелились. Еще помню, что на стене висел большой портрет отца Серафима Вырицкого.
Говорила Любушка непонятно, косноязычно, лишь отдельные слова различались. Кое-что из ее слов мне «перевела» Фаина.
В тот день я встретила в доме Лукии Ивановны женщину, которая приехала к Любушке с большой скорбью. Лицо ее было черное от горя. Ее сын-бизнесмен исчез при загадочных обстоятельствах. О нем давно нет ни слуху, ни духу, розыски милиции оказались тщетными, и родные не знают, как за него молиться. Она приехала к Любушке, в блаженная говорит, что он жив и поминать его надо за здравие. Мать не теряет надежды, говорит, что будет молиться за него по всем монастырям.
Прошло два года, и я вновь в Сусанино со своими проблемами. На этот раз встреча с Любушкой произошла в церкви. Помню, что она покупала охапками свечи, ходила и ставила их перед всеми иконами, приговаривая: «За Любу, за Любу». К своему удивлению, я увидела в храме ту же женщину, которая скорбела о пропавшем сыне. Она улыбалась, глаза ее излучали радость. Мы обнялись, расцеловались.
Она рассказала, что по благословению Любушки горячо молилась за пропавшего без вести сына, и в один прекрасный день мимо нее медленно проехала машина, за рулем которой сидел он сам. И головы не повернул, смотрел прямо перед собой, ни один мускул в его лице не дрогнул, но как бы нарочно ехал очень медленно, словно давая ей возможность рассмотреть его и убедиться, что с ним все в порядке. Женщина поняла, что по каким-то причинам сын ее вынужден скрываться, но он жив и здоров, а что еще матери надо? Она поспешила поблагодарить свою спасительницу. Теперь часто приезжает в Сусанино, жертвует на церковь, где молится Любушка. У меня где-то записан телефон этой женщины, если нужно, она сама сможет все это засвидетельствовать…»
В феврале 1995 года протоиерей Василий Лесняк из Спасо-Парголовской церкви дал поручение своим духовным чадам съездить к Любушке и спросить, можно ли ему ехать в Иерусалим? У него было больное сердце, он перенес пять инфарктов, и его опасались брать в столь далекое и ответственное паломничество. Любушка благословила, отец Василий поехал в Святую Землю, 6 мая 1995 года отслужил Литургию у Гроба Господня и ровно год спустя, в день памяти великомученика Георгия Победоносца, отошел ко Господу.
Библиотекарь Валаамского подворья отец Владимир Цветков также ездил к Любушке с вопросом, благословит ли она его в Иерусалим? Он нашел блаженную в Казанской церкви. Она сидела в уголке на скамеечке — маленькая, на первый взгляд, невзрачная, но такая могучая духом старица. Ответ был положительным, и о. Владимир после этого побывал на Земле Обетованной восемь раз. Он сказал, что когда Любушка отвечала уклончиво: «Как хотите», это было равносильно отказу, лучше было этого не делать.
С Иерусалимом связаны и воспоминания о блаженной Любушке монаха Моисея (Малинского). «В 1991 году я проповедовал Христа, тогда на Западной Украине, откуда я родом, было гонение на Православие, — поведал он. — Власти решили выслать меня в Израиль. Пока оформляли визу, я поехал к отцу Науму в Троице-Сергиеву Лавру, а тот направил меня к Любушке. «Матушка, меня высылают в Иерусалим», — сказал я. А она как захлопает в ладоши, как воскликнет с радостью: «В Иерусалим! В Иерусалим!». Я понял, что такова воля Божия, и с легким сердцем покинул Родину. Грек архимандрит Дионисий постриг меня в Святогробском братстве с наречением имени в честь Законоучителя Моисея.
Вернувшись в Россию, я поспешил с друзьями к Любушке. Она повела нас в церковную сторожку: «Буду вас кормить». И все накладывала, накладывала, мы уже не можем кушать, а она все насыпает: «Ешьте». Это большой дар, когда старец или старица тебя кормит — значит, благодатью делится.
В другой раз отец Василий Швец послал нас в Санкт-Петербург, сказав: «Побываете у блаженной Ксенюшки, потом на Карповке, потом поедете к Любушке». Мы стали искать ночлег, нашли с трудом, а утром отправились в Сусанино. Когда вошли, старица строго заметила: «Вам же было сказано: к блаженной Ксении, потом на Карповку, и только потом ко мне». Мы поняли, что нарушили последовательность благословения: указание духовного отца надо соблюдать дословно, без изменений».
Интересны рассказы даже об этой встрече с блаженной. Иногда краткое слово бывает дороже пространных речей.
«Любушка вышла с послушницей. Мне сразу стало ее очень жалко, так как она была очень глубокой старушкой и немного напоминала мне наших бабушек в больнице. В простоте сердечной я предложила подлечиться Любушке у нас в больнице.
…Пришли в церковь и встретились с Любушкой на паперти, она кормила голубей. Я решилась подойти. Посмотрела в ее глаза, и впечатление первое ушло. Давно я не видела чистых, голубых, небесных, открытых и каких-то кротких глаз. Она улыбалась, и мне стало радостно. На все мои вопросы Любушка молчала, но это не было просто молчание, равнодушие. Я чувствовала, что она молится и отвечает на мои слова и даже на то, о чем я не умела сказать. День клонился к вечеру, и мы стали собираться в путь. Любушка все молилась, а мы в этом дивном молчании поехали домой. Конечно, жизнь моя не сразу стала меняться, но я уже знала силы христианской молитвы. Р. Б.».
Валентина Калиниченко, г. Белебей. «Когда, будучи в Санкт-Петербурге, мы поехали к блаженной Любушке, всю дорогу переживали, примет ли? Нас встретила хозяйка Лукия. Мы сказали, что приехали из Башкирии. Блаженная вышла к нам минут через десять. Мы подали гостинец, она приняла. Радости нашей не было предела. Вдруг старенькая Любушка подняла голову, посмотрела на нас (говорят, на ни на кого не смотрит) и улыбнулась: «Хорошая, очень хорошая девочка. Не бойтесь за нее, она счастливая будет». Потом погладила Инну по руке: «Исцели ей руку, Господи», потом поцеловала руку, добавив: «Господь рядом с ней». Дочка потом призналась, что испытывала в эти мгновенья необычайную легкость во всем теле. Потом нас накормили и гостинцев с собой дали больше, чем мы привезли. Даже не верится, что мы воочию виделись с блаженной Любушкой!»
«Перед кончиной Любушка посетила несколько обителей, и там почувствовали ее помощь, — пишет Клавдия Петруненкова. — Так, после того, как блаженная старица побывала в Шамордино, женской обители, основанной прп. Амвросием Оптинским, им передали дом, который очень долго не отдавали монастырю. Матушка игумения попросила Любушку помолиться о передаче дома, и в скором времени хозяева принесли им ключи. Так и в Казанском монастыре в Вышнем Волочке, где она нашла вечное упокоение, обители передали все корпуса после того, как там поселилась блаженная.
Когда Любушка была в Дивеево, ее там принимали с большим почетом, пригласили поклониться мощам преподобного Серафима. Она почему-то не шла. Ее уж так и так уговаривали. И наконец она сказала: «Какие мощи? Он же здесь живой». Сила прозрения ее в духовный мир была такова, какая нам неведома. Она уже жила в ином мире. Промыслительно и то, что матушка умерла в день усекновения главы Иоанна Предтечи. Она была истинный пророк нашего времени. Мы сейчас вполне понять это не можем и не можем осмыслить величины ее святости. Со временем Господь Сам расставит по местам».
Вспоминает писатель Николай Коняев: «Лет пять назад многие петербуржцы ездили в Сусанино, на небольшую железнодорожную станцию, не доезжая Вырицы. Здесь жила Любушка.
Была Любушка старицей, многое было открыто ей, многое происходило, как говорили, по ее молитвам…
Рассказывали, что однажды на праздник Казанской иконы Божией Матери пропала Любушка из дома. Встревожились женщины, жившие со старицей. Куда пойти могла, если и по избе едва двигалась? Отправились искать и нашли в церкви.
— Добрела-то такую дорогу как? — удивлялись.
— Так не одна шла… — ответила Любушка. — Богородица пособила.
Много таких историй про Любушку рассказывали, а ездили к ней за советом, за молитвою. Любушка послушает гостя, потом пошевелит пальцами, будто книгу листает, и ответ даст. От многих я слышал, что советы эти помогали жизни наладиться.
Однажды я тоже поехал к Любушке в компании православных поэтов. Было это зимой. День выдался морозный, чистый. Сверкали на солнце заиндевевшие ветки. Было тихо. Громко, на весь поселок, скрипел снег под ногами.
Дом Любушки нашли легко. Ее в поселке знали все.
По утоптанной тропиночке вошли во двор и поднялись на крыльцо. Потом долго стояли в небольшой комнатке возле жарко натопленной печи — ждали, пока позовут к Любушке.
Женщина, назвавшая себя грешницей Анфисой, взяла продукты, которые мы принесли, и как-то сразу расположилась к нам.
— Ходят-то, ходят-то… — вздохнув, пожаловалась она. — А ведь разные люди… Матушке-то тяжко очень, когда не одни приходят…
— Так мы тоже вроде как целой компанией… — засмущались мы. — Мы не знали…
— Это ничего, что компанией… — сказала грешница Анфиса. — Главное что — одни. Я чувствую ведь… А та, — она кивнула на дверь в комнату. — Не одна пришедши…
И повернувшись к иконам, перекрестилась.
Наконец дверь в комнату, где находилась Любушка, отворилась и из нее вышла женщина лет тридцати. На щеках — красные пятна, глаза — неспокойные.
Женщина, похоже, занималась какой-то издательской деятельностью. Порывшись в сумочке, извлекла целую пачку бумажных иконок.
— Любушке хотела оставить… — сказала она. — Это мы выпускаем…
— Нет-нет! — замахала руками грешница Анфиса. — Заберите. Не надо нам.
Когда женщина ушла, я все-таки не удержался и спросил у Анфисы, почему отказалась от иконок. Разве иконы могут быть лишними?
— Дак не знаю… — простодушно ответила Анфиса. — Вся стена иконками увешена. Любушка у нас ведь как говорит: что вы думаете? — это нарисовано? Нет… Это не рисунки, не фотографии. Это сами святые и стоят… Это для других икона — картинка, а для Любушки нет. Сколько ни будет икон, а каждой она поклонится. Хоть и нету сил то, и так едва на ногах стоит… Да ведь и закрепить такую иконку не знаешь как. Того и гляди, упадет… Не знаю уж, чего бумажками иконы печатают… А Любушка плачет потом.
На этом разговор с грешницей Анфисой прервался. Меня позвали к Любушке.
Растерявшись, я вошел в комнату, вся стена которой действительно была завешена иконами, и увидел низенькую сгорбленную старушку. Опираясь на клюку, неподвижно стояла она возле стула, на который мне и велела сесть присутствующая в комнате женщина.
— Вы громче спрашивайте! — сказала она. — Совсем плохо слышит матушка.
И совсем растерялся я. Только теперь и сообразил, что не знаю, чего спрашивать. Можно было придумать какой-нибудь праздный вопрос, только зачем спрашивать то, что самого не слишком волнует? А что волнует?
Если честно, то больше всего занимал меня вопрос, отчего я так переживаю порою, как выглядел в глазах того или иного человека, и при этом почти не думаю, как выгляжу в очах Божиих? Впрочем, и это не вопрос, поскольку ответ на него известен наперед. Понятно, что если человек живет праведно, то ему и хочется, чтобы Бог видел его. А коли грешишь, то не только не хочется этого, но хочется, чтобы Бога как бы и не было вообще.
Нет… Что-нибудь надо было, конечно, спросить. Я бы и спросил. Во весь голос прокричал бы, если бы знал, о чем спрашивать. Но не сообразить было нужного вопроса в этой комнате, где, безчисленные, смотрели на тебя со стен святые.
— Помолитесь за меня, пожалуйста, — еле слышно проговорил я.
Что-то неразборчивое проговорила Любушка.
— Что? — спросил я.
— Имя ваше она спрашивает… — сказала женщина.
— Николай.
Любушка что-то перевернула в своей невидимой книжке и, опустив голову, беззвучно зашевелила губами.
Я вышел.
Так и осталась Любушка в памяти — сгорбленная, маленькая, с беззвучной молитвой на устах, окруженная стоящими вокруг нее святыми.
Это многие видели, многие такой ее и запомнили… Множество петербуржцев ездило годами к Любушке. А потом уехала Любушка из Сусанино.
— Уезжаю… — как передавали, сказала она. — Никто не молится здесь, только говорят…
Год или два не слышно было ничего про Любушку, пока, незадолго до кончины, не вернулась она.
Вот теперь-то и надо было бы поехать, спросить: неужто и там, где она странствовала, тоже только говорят, а не молятся? Только не спросишь уже. Преставилась Любушка…».