Рядом с этой церковью - дом, в котором жил выдающийся писатель, поэт и публицист Владимир Алексеевич Солоухин (1924-1997). Он родился в этом селе, в Алепино, Владимирской области. Из окон своего дома он с младенчества видел старинный Покровский храм, с липовой аллеей, посаженной еще его дедом. В этом храме и был крещен. А вот отпевали великого русского писателя  в Москве, в Храме Христа Спасителя, с благодарностью за его труды по возрождению Народной Святыни. 

Мы, приехавшие 14 июня 2014 года при помощи фонда "Энциклопедия Серафима Саровского" в свое паломничество на родину великого русского писателя, смогли помолиться лишь у креста, снятого с высокой колокольни церкви, и прислоненного к крепкому стволу высокой липы, посаженной доброй рукой  родителя Алексия Солоухина, в семье которого, как раз как только подрастут тоненькие дедовы саженцы-липки, в 1924 году и родится мальчик Владимир, который прославит и родное Алепино, и его Владимирщину, и  всю нашу страну - Россию.   Роза Лаврентьевна, вдова писателя, не раз говорила о том, что Владимир Алексеевич в последние свои годы часто возвращался к теме восстановления этой полуразрушенной, но все еще крепкой и внушительной церкви. Она считает, что лучшим памятником В.А. Слоухину стал бы восстановленный алепинский Покровский храм, в котором молились его родители, предки, родственники, односельчане. Ради этого он готов был отказаться от издания и переиздания своих книг. 

Старинный храм села Алепино, на родине Владимира Солоухина сегодня под реальной угрозой разрушения. Семья знаменитого писателя уверена: уберечь церковь могли бы работы по консервации здания. 

А 14 июня 2014 года, когда на 90-летие В.А. Солоухина в Алепино собрались многочисленные гости и когда у могилы поэта окончил служить панихиду митрополит Владимирский и Суздальский Евлогий, ко мне, узнав что я из тех немногих, кто в СССР поднимал народное движение за возрождение Храма Христа Спасителя, подошла Ольга - дочь В. Солоухина.

О.В. Солоухина и Г.П. Шипилова после панихиды на алепинском погосте. (фото С. Смирнова.)

Ольга Владимировна обратилась ко мне с просьбой рассказать о том, как велась наша работа по восстановлению Храма, просила совета, что конкретно и как сделать, чтобы не просто законсервировать, а восстановить в прежнем виде родовую церковь Солоухиных в селе Алепино. Конечно же я всем сердцем откликнулась на ее просьбу, как и каждый, кому известно имя Владимира Солоухина. Митрополит Евлогий благословил начинать возрождение старинного алепинского храма и выразил надежду что в скором времени мы будем молиться и чтить память великого русского писателя в его родной церкви Покрова Пресвятой Богородицы, что этот сельский храм будет возрожден неравнодушными людьми так же, как и величественный российский Храм Христа Спасителя, Председателем Фонда возрождения которого был Владимир Алексеевич Солоухин.

У стен Покровской церкви. Разговор  с членами советской общины Храма Христа Спасителя В. Крупиным и Г. Шипиловой о восстановлении алепинской святыни как лучшего памятника Владимиру Солоухину.

На церковь выходят окна фамильного солоухинского дома, отделенного от ее участка лишь небольшим проездом - дорожкой. Как рассказали в семье писателя, на этом храме в старинном селе Алепино замыкается всё. Старинная Покровская церковь 1850 года постройки. В ее приход входили деревни: Брод, Останиха, Курьяниха, Калинина, Оленинцо, Кривцо, Никомотино, Зольники, Щуково и Борисово. О ней Владимир Солоухин вспоминал очень часто. О нынешнем состоянии храма его родные говорят: еще немного, и спасать будет уже нечего. Елена, старшая дочь Владимира Алексеевича рассказывает: под сводами этого храма ее крестили, так же как когда-то и ее отца, и ее деда... И вот сейчас от церкви может остаться лишь груда кирпичей. А ведь это бесценный памятник культуры России. "Мы ищем какие-то пути, чтобы эту церковь хотя бы законсервировать, чтобы она не рухнула". Елена Владимировна отмечает: по смете, примерная стоимость работ по консервации - 6 миллионов рублей. (ред.: на эти деньги в Москве едва можно купить самую скромную "однушку" вдали от метро). По словам дочери Солоухина, опубликованным в прошлом, 2013 году, храм, несмотря на то, что не действует и отсутствует приход, числится в ведении Владимирской епархии. Семья писателя встревожена, даже если деньги соберут, вдруг не будет благословения? И вот прямо после панихиды, едва мы обратились к владыке Евлогию, благословение на восстановление Покровской церкви  в Алепине было от него получено.

Теперь, засучив рукава, надо всем миром, помолясь, приступать к восстановлению церкви Покрова Пресвятой Богродицы в солоухинском селе Алепино. Не сомневаюсь, что каждый сделает все, что только сможет, ради этого святого дела. Кто-то напишет, кто-то расчистит, кто-то укрепит, кто-то покрасит, кто-то найдет средства и наймет специалистов и технику. И все вместе, где бы мы не находились, мы будем творить молитву, просить Господней помощи. Мы очень надеемся, что и "Соборяне" - православная молодежная организация величественного, сияющего Храма Христа Спасителя - прекрасные молодые люди, которые "всегда готовы поддержать молодежные инициативы по проведению спортивных состязаний, совместного посещения музеев и выставок, православного паломничества, а также творческие идеи и программы духовно-нравственного развития" включит в план своей работы регулярную действенную помощь невеликой Алепинской солоухинской церкви, столь ей необходимую. И благотворному их примеру несомненно последует и Владимирская молодежь. На вас, юных и сильных, вся наша надежда у нас, у стариков... 

Как вспоминал сам Владимир Солоухин, его путь к вере и Богу - особый. "Шёл по своей тропе... " "Письма из Русского музея", "Время собирать камни", "Черные доски".  Своими книгами Владимир Алексеевич вернул интерес советского общества к той, старой России. Исконной, настоящей. 

ВЛАДИМИР СОЛОУХИН, ПИСАТЕЛЬ, ПОЭТ, ПУБЛИЦИСТ: 

"Когда Россию захватили и на растленье обрекли,

Не все России изменили, не все в предатели пошли". 

Насколько принципиальным для него был это вопрос - исторической и человеческой правды, доказывают чудом сохранившиеся уникальные кадры.  1988 год. Начало работы инициативной "манежной" группы по возрождению Храма-мученика в атеистическом СССР. Впервые общественность услышала (пусть пока лишь от крошечной горстки людей) громкую публичную проповедь за восстановление правды и справедливости, за верность памяти предков-героев, защитивших Родину.  Советский телеэфир. Программа "Позиция". Известный советский писатель Владимир Солоухин (микрофон ему отключат потом) говорит об уничтожении Храма Христа Спасителя как о преступлении. Говорит о взорванном коммунистами храме миллионам советских телезрителей. Во многом благодаря и его усилиям  вместо бассейна "Москва" вновь засияли золотом величественные купола. Храм Христа Спасителя был возрожден. А самого Владимира Солоухина отпевали под сводами еще недостроенного главного Собора страны. Первым. А вторым был его друг, последний русский классик Георгий Свиридов, которого отпевали тут через 8 месяцев.

 "Жить на земле, душой стремиться в небо, вот человека редкостный удел". Так писал сам Владимир Алексеевич. И его семья надеется, что эти слова станут призывом к действию. Время для церкви в его родном Алепино, увы, неумолимо. 

ВЛАДИМИР СОЛОУХИН:

"Ну ладно, думал я между тем, для людей неверующих церковь не может служить предметом уважения. Понятие и чувство красоты, допустим, отсутствуют. Можно забыть и то, что во всё, начиная с книги, кончая росписью на потолке, вложен человеческий труд. 
Но ведь здесь, в этих стенах, венчались отцы, деды, прадеды, матери, да и многие из живущих теперь. Неужели место, где венчались наши родители, недостойно лучшего обхождения? 
В этих стенах побывали, положенными во гроб, наши отцы, деды и прадеды. Неужели место, ритуально связанное с погребением наших родителей и предков, не достойно лучшего обхождения? От этого один шаг до того, чтобы надругаться над самими могилами..." 
 

Церковь Покрова Божией Матери

Село Алепино. 
Село Олепино (так оно писалось в старину) - при пруде и колодцах, - древнее, ему более 600 лет. Когда в 1860 г. была разобрана ветхая деревянная церковь в Олепине, то при сожжении престола найдены были в столице его три антиминса, из коих самый древний дан был в Покровскую церковь села Олепина в княжение Василия Димитриевича, сына Димитрия Донского, другой - при царе Иоанне Грозном и третий - при царе Борисе Годунове.

В первой половине XVI в. село принадлежало Московскому Новодевичьему монастырю. Царь Иоанн Грозный взял эту вотчину в царскую казну в обмен на с. Никульское. Об этом в «царской жалованной несудимой грамоте Московскому Новодевичьему монастырю 1662 г. апреля 2» говорится так: «в Володимерском уезде, в Полском стану село Микулинское с деревнями, а пожаловал их игуменью и наместницу монастыря с сестрами тем селом и деревнями блаженныя памяти царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси против их села Олепина с деревнями».

Дворцовым Олепино остается и в XVII в., но в начале XVIII в. в книгах Патриаршего казенного приказа, под 1712 г., оно записано уже вотчиной «стольников Петра и Ивана Самойловых детей Салтыковых»; Салтыковым Олепино принадлежало в ХУШ и XIX вв.

В книгах Патриаршего казенного приказа под 1656 г. записано: «церковь Покрова Пречистые Богородицы в приселке Алипине того ж приселка Алипина на крестьянех за оброк данью семнадцать алтын заезда гривна и августа в 31 день платил те деньги староста поповский Фома». «187 г. (1679) церковь Покрова Пресвятыя Богородицы в государеве дворцовом приселке Алепине дани 22 алтына 4 деньги заезда гривна». «1746 года церковь Покрова Пресвятыя Богородицы в вотчине Петра да Ивана Самойловых детей Салтыковых в селе Алепине рубль 8 копеек». Ныне существующая каменная церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы построена в 1850 г. усердием прихожан; при ней каменные колокольня и ограда. Престолов в церкви три: в холодной - в честь Покрова Пресвятой Богородицы и в трапезе ~ в честь Святых бессребреников Космы и Дамиана и Крестителя Господня Иоанна.

Из богослужебных книг, бывших в храме, замечательно старопечатное Евангелие, изданное при патриархе Иосифе.

Земли церковной: усадебной половина десятины, пахотной 30 десятинъ и сенокосной одна десятина. Причт по штату состоял из священника и псаломщика. На содержание причта от земли, процентных бумаг и за требоисправления ежегодно получалось до 400 рублей. Дома причт имел собственные, на церковной земле. До 1849 г. приход состоял из села и трех деревень; но в тот год, по прошению помещика князя Салтыкова, Преосвященный Парфений к Оленину причислил из Черкутинского прихода семь деревень; «в этом составе приход существует и в настоящее время.

Деревни: Брод, Останиха, Курьяниха, Калинине Оленинцо, Кривцо, Никомотино, Зольники, Щуково и Борисово. Дворов в приходе 175; душ мужеского пола 501 и женского пола 551. В 1881 г. в селе открыта церковно-приходская школа».

В 1812 г. из богословского отделения Владимирской семинарии в с. Олепино был назначен во священники Лев Евгеньевич Соколов. В1829 г. его перевели в с. Городища Суздальского уезда, в 1834 г. - в с. Алексине потом в с. Волствиново Юрьевского уезда.

В 1830 г. ко храму с. Олепино был рукоположен во священника Иван Алексеевич Лепорский. Он окончил Владимирскую семинарию в 1824 г. После Олепина, о. Иоанн Лепорский служил в с. Знаменском Покровского уезда.

В 1846 г. в с. Олепино был назначен священник Иоанн Яковлевич Сахаров, окончил Владимирскую семинарию в том же году. В 1873 г. он скончался.

В 1874 г. в с. Олепино был назначен священник Алексей Павлович Тихомиров. Он окончил Владимирскую семинарию в 1871 г. и с. Олепино было первым местом его служения.

Село - родина писателя Владимира Солоухина. Он вспоминал: «В тридцати шагах от нашего двух- этажного, под железной крышей дома - церковная ограда: кирпичное основание, кирпичные столбики, кованые решетки, угловые башенки, кресты на них. Ограда по всей своей окружности обсажена липами. Их посадил мой дед Алексей Дмитриевич. Из общей липовой купы высовываются два крестика - церковный и колокольный. Липы, ближайшие к нашему дому, если не в полной мере осеняют его, то есть нависают своими кронами над крышей, то почти осеняют. А на липах колонии грачиных гнезд... На моей памяти первоначально все выглядело так: церковь -посреди села, на ровном, слегка возвышенном, по сравнению с прудами, месте. Она кирпичная, побеленная, о трех крестах. Вокруг церкви, охватывая довольно большое пространство, тянулась до недавнего времени кирпичная ограда с узорчатыми железными решетками. В ограду вели четыре входа, оформленные в виде арок, над каждой аркой был куполок и железный крест. По четырем углам ограды располагались четыре башни, в основании круглые, в верхней половине восьмиугольные.

Вдоль ограды, с внутренней ее стороны, росли вековые липы -главное украшение нашего села. Они остались пока что. Их хоровод до сих пор обозначает место, где стояла ограда... Внутри ограды тропинки замощены крупным камнем. По сторонам тропинок росли кусты акации. Их каждый год подрезали. Потом перестали подрезать, они разрослись, одремучились. Теперь ничего не осталось от акациевых аллей, торчит несколько чахлых веток. Теперь главенствуют бурьян и крапива.

Внутри ограды издавна хоронили людей. Я уж не видел этого, я помню только памятники и кресты на могилах. Памятники на нашем кладбище были, как ни удивительно, из белого камня или даже из мрамора. Я всегда вспоминаю их, когда вижу где-нибудь фанерные пирамидки, окрашенные дешевой серебряной краской. Между могилами цвели мальвы.

Наше детство пришлось на интересный и знаменательный период истории села. Именно нашему поколению, когда мы были мальчишками, довелось опрокидывать все эти кресты и памятники. Они долго еще валялись в ограде. Мы на них мерились силой: кто поставит памятник на попа.

Некоторые были так тяжелы, что мы все вместе не сумели бы отделить их от земли.

Ограда с ее памятниками, с ее зарослями мальвы, с ее кустами акации, угловыми башенками, вековыми липами и, наконец, ее колокольней была идеальным местом для игры в прятки. На колокольню нам открылся свободный доступ после того, как сбросили колокола. Там, на церковном чердаке, мы обнаружили очень много старых, почерневших, иногда уж и рассыпавшихся на отдельные доски икон, а также «деревянных кукол». Теперь я думаю, что, если бы привести в порядок все то, что лежало тогда на чердаке, это могло бы составить славу не только личной коллекции, но и большому музею. Очевидно, когда нарушалась старая церковь, иконы и деревянные скульптуры из нее пожалели выбросить, и снесли на церковный чердак.

Вспоминаю также, что одна угловая башня, имевшая чердак, была набита такими же черными иконами и деревянными разукрашенными куклами. Кто знает, если дошел до наших дней антиминс времен Дмитрия Донского, почему же не могли дойти от тех же времен икона или скульптура.

Взрослые совершенно махнули рукой на все, что касалось церкви, и мы, деревенские озорники, пускали иконы плавать по пруду, положив на них «разрисованные куклы». Задача была, чтобы камнями и обломками кирпичей нанести поражение «вражескому флоту». Какие шедевры древней живописи были уничтожены нами в то время, останется неизвестным навсегда...

Несколько лет назад, приехав, как всегда ранней весной, из Москвы в родное село, я узнал, что церковь закрыли. Приезжали уже двое из районного отдела культуры, чтобы определить, что есть в церкви ценного, такого, что нужно взять и увезти, а что оставить для уничтожения на месте.

Все это произошло без меня в зимние месяцы. Моя миссия ограничилась спасением самого церковного здания, которое собирались взорвать к Первому мая. Предлог был весьма и весьма благовидный: нужен кирпич на коровник. Мои доводы в защиту церкви казались наивными и беспомощными: будет некрасиво, испортится вид села, посреди села образуется куча щебня и мусора. В этом сражении за церковь пришлось все же довольствоваться компромиссом. Церковь решили сохранить, а ограду вокруг нее разобрали.

Церковь передали сельсовету в полное распоряжение. Но сельсовет не знал, что же теперь с ней делать. В конце концов со скрипом ее купил колхоз, чтобы использовать под склад. Условие было одно: покупаются голые стены, внутри не должно быть ни икон, ни утвари, ни книг. Председатель сельсовета уговаривал нашего колхозного председателя: Ну что вам стоит! У вас колхозники, рабочая сила. Дайте наряд колхозникам, они очистят церковь за один день. Все деревянное пусть идет на дрова.

- Возиться с этим старьем! Нет, хотим, чтобы голые стены, чтобы чистое, пустое помещение.

Однажды, взглянув в окно, я увидел, что у церковных дверей стоит грузовая автомашина, а двери церкви широко открыты. Скорее я пошел взглянуть в последний раз на то, что украшало Олепинскую церковь.

Оказывается, на грузовике приехал Яков Балашов - сборщик утиля. Он погрузил в кузов исковерканную медную утварь и тяжелые кожаные книги. Несколько женщин молчаливо, безропотно стояли на папертях, наблюдая, как Балашов выносит и кидает в общую кучу то купель, то подсвечник, то медную ризу с большой иконы, то какие-то цепочки, женщины просились в церковь, поглядеть, но теперешний хозяин положения никого дальше дверей не пускал. Значит, неудобно было бы выделяться и мне, хотя меня Яков Балашов не посмел бы не пустить вовнутрь.

Но пройти в церковь одному на глазах у людей, которых не впускают, значило бы, во-первых, еще более унизить этих людей, подчеркнуть еще раз, что именно им нельзя, а другим можно, а во-вторых, невольно присоединиться к тем, кто вывозит, и сделаться с ними заодно. Сейчас получалось: я стою с теми, кого не пускают, и, как бы там ни было, пусть то всего лишь сборщик утиля с сельсоветским мандатом, явственно получалось: вот стоим мы, кого не пускают и не подпускают, а там, за чертой, те, кто выгребает и увозит эти книги. Глупость, конечно, но мне хотелось в эту минуту остаться по сию сторону мнимой, но резкой черты.

Однако книги есть книги, и их нужно спасать. Я не знал, что написано в этих книгах, насколько они стары, но видел, что это к н и г и, и не мог допустить их столь бесцеремонного, среди бела дня, истребления. В двух километрах от села я догнал грузовик Якова Балашова и посигналил ему, прося остановиться. Он вышел из кабины и вопросительно посмотрел на меня.

- Да вот, книги. Вы, собственно, куда их теперь, что с ними будет?

- В макулатуру. Видишь, какая гора. Я теперь сразу годовой план этими книгами выполню.

- Где ваша база? Куда вам придется везти эту макулатуру?

- В Ундол, там наша база.

- Слушай, а может быть, ты отдашь эти книги мне?

- Как же я отдам? Не имею права, они теперь цену имеют, никак нельзя.

- Какова цена?

- Цена на макулатуру во всем государстве одинакова: две копейки за килограмм.

- Да... Здесь их порядочно. Намного потянет. Продашь или нет? Те же деньги. Тебе даже лучше, не везти, не канителиться.

- А план?

- Заприходуем в сельсовете мои деньги, все будет официально. А я уже сверх плана со своей стороны...

- Право, не знаю. Да ведь их здесь знаешь сколько? Их тут!.. Надо бы на весы, по порядку.

- Прикинем. Счет ровный: как сто килограммов, так два рубля.

- И ты будешь платить деньги за этот хлам?

- Да уж придется.

Книги мы перегрузили быстро. Яков разохотился. Может, чего из медных изделий. Поройся в кузове.

Я начал рыться. Но что я мог взять себе из медных изделий? Попался оклад Евангелия с дивными медальонами из эмали, но каждый медальон был раздавлен. Попался венец, под которым венчали, но он был измят, изломан. Попался медный кувшин с крышкой, я его взял, он оказался изделием семнадцатого века. Попался медный изящный ковшичек, взял и его. Больше нечем было поживиться у Якова в кузове. Не тащить же домой подсвечник полутораметровой высоты. Хотелось мне взять купель. Как-никак и сам я побывал в ней, и все люди в округе, от старого до малого, побывали тоже. Но какой-то ложный стыд, я не хочу искать иного определения - именно ложный стыд остановил меня. Ну как же так, писатель - и вдруг купель! Книги - одно дело. Книги - это можно понять. Но купель? Потом я очень жалел о своем малодушии. Жалею и теперь, чем дальше, тем больше.

Дома я раскрыл наугад один из кожаных фолиантов. Даже не зная церковнославянского языка, можно было разобрать начертанное причудливой красной и черной вязью: «напечатано повелением благоверного и благодатного великого государя нашего царя и великого князя Алексея Михайловича». Второй неожиданностью были книги со всевозможными записями. Они хранили имена крестьян и крестьянок наших за последние двести лет. Кто ходил на исповедь, кто не ходил на исповедь, кто с кем сочетался законным браком. Так, например, на первой странице одной книги сохранилась запись, относящаяся к 1871 году, о том, что сочетается браком вотчины князей Салтыковых временно обязанный крестьянский сын Алексей Дмитриев и девица Марфа Петровна.

Жених двадцати лет, а невеста семнадцати. На брак имеется от родителей и местного начальства дозволение... и так далее, о том, что оба находятся в здравом уме, что родства между ними духовного и плотского, возбраняющего брак, нет... Жених «...села Олепина крестьянин Алексей Дмитриевич Солоухин руку приложил. Вместо безграмотной невесты села Олепина крестьянской девицы Марфы Петровой за безграмотством по ее личной просьбе того ж села крестьянин Иван Митрофанов руку приложил». Все книги я расставил и разложил на полки. Операцию по спасению церковной библиотеки села Олепина можно было считать законченной. Но нужно было но что бы то ни стало посмотреть иконы, прежде чем их тоже увезут на грузовике в соседнее село Черкутино, подальше от глаз олепинских жителей, там уж и сожгут.

Председатель сельсовета доверил мне ключ на одни сутки, с тем, чтобы я, не возбуждая любопытства своих односельчан, вошел в церковь, не торопясь, осмотрел ее и, если что понравится, взял.

И вот я один в притихшей, но гулкой церкви. На полу валяются страницы, выпавшие из книг. Нельзя ступить без того, чтобы под ногой не захрустели стекла. Две большие иконы, с которых были сняты серебряные ризы, тоже лежали на полу, одна с отколотым краем. Мгновенного взгляда на эти иконы было достаточно, чтобы определить: обе они семнадцатого века. Я поднял их и отнес поближе к выходу, прислонил к стене.

Ну ладно, думал я между тем, для людей неверующих церковь не может служить предметом уважения. Понятие о Боге, чувство красоты, допустим, отсутствуют. Можно забыть и то, что во все, начиная с книги, кончая росписью на потолке, вложен человеческий труд. Но ведь здесь, в этих стенах, венчались отцы, деды, прадеды, матери, да и многие из живущих теперь. Неужели место, где венчались наши родители, не достойно лучшего обхождения? В этих стенах побывали, положенными во гроб, наши отцы, деды и прадеды. Неужели место, ритуально связанное с погребением наших родителей и предков, не достойно лучшего обхождения? От этого один шаг до того, чтобы надругаться над самими могилами. Основной иконостас в нашей церкви, несомненно, был написан во время строительства каменного здания, в 1850 г. Все, что чернее либо в другой манере, относилось, значит, к более ранним временам. Таким образом, я подобрал на полу и поставил поближе к выходу «Огненное вознесение Ильи» с житием, «Николая Угодника» с житием, «Покров», «Владимирскую Божью Матерь».

Колебался я только перед одной иконой. Она была еще в гнезде иконостаса, в самом темном углу самого темного придела. Под дешевым латунным окладом было черным-черно, а поверх черноты подмалевано дешевой порошковой бронзой. Когда я взялся за угол иконы, попробовать, прочно ли она сидит в гнезде, у меня в руке осталась горсть мельчайшего древесного порошка, желтой пыли, настолько вся доска была съедена шашелем... Уцелела она до меня каким-то чудом. Да и я долго колебался, брать ли ее. Смущало и состояние иконы, и грубая, кустарная мазня, которая оказалась под окладом.

Поскольку мне было велено не возбуждать любопытства местных жителей, то отобранные иконы я таскал домой поздним вечером, при шуршании дождя по старинным липам, которые в эту ночь не отделялись для глаза от черноты ненастного неба.

Некоторые иконы... обещали при реставрации открыть затаенную древнюю красоту. К самой неблагополучной я долго не прикасался не потому, что боялся, а потому, что не ждал от нее ничего хорошего. Однажды на рассвете, утомленный расчисткой большой иконы, я решил сделать пробу и на ней. Вырезав фланелевую тряпочку, я смочил ее в сильном растворителе, накрыл стеклом и занялся другим делом. В это время мне попался интересный участок на расчищаемой иконе, я увлекся и забыл, что у меня стоит компресс. Вспомнив, не спохватился, не испугался, что проест до доски, что можно передержать и испортить. Порошковая бронза и вся чернота под компрессом набухла и разрыхлилась до жидкого состояния. Легкого движения ваты хватило, чтобы все лишнее сползло, как пенка с кипяченого молока. А потом я даже зажмурился на мгновенье, такой синевой и такой чистой киноварью ударило по глазам. Доску пришлось пропитать разными веществами и заключить в деревянный каркас. Теперь в моей коллекции это самая лучшая икона. Но дорога она мне не тем, что лучшая, а тем, что из моего родного села. Это оказался «Спас в силах» с ярко-красным ромбом, с ярко-красным внешним квадратом и с ярко-синим овалом. Одежда Спаса темно-вишневая, разделана золотыми ассистами. Лик, руки, ноги Спаса написаны благородной охрой.

Икона «Спас в силах» стояла в темном углу церкви, где я ее и взял. По своему же назначению она есть не что иное, как средник от большого деисусного чина, который составлял некогда основу иконостаса в деревянной церкви нашего села. По яркости, но красоте этой иконы можно представить себе и красоту всего деисусного чина, а представив себе весь чин, сияющий то красными, то синими, то желтыми красками, можно вообразить себе и сам интерьер нашей деревянной церкви тогда, в пятнадцатом, шестнадцатом и в семнадцатом веках, когда иконы висели еще без металлических окладов.

Приходя в колхозный склад за мясом или за чем-нибудь еще, я всегда смотрю на то место, где висело в течение последнего столетия удивительное произведение русской живописи, прошедшее через века и только чудом не разделившее судьбу своих соседей».

ЛЮДИ! ЧТО ЖЕ С НАМИ?! 

Уже 20 лет нет СССР, нет коммунистов и воинствующих атеистов. На дворе Третье тысячелетие... И старинный бесценный памятник культуры - Храм Покрова Пресвятой Богородицы, с любовью созданный нашими предками для наших потомков...